ЗВЕЗДА

Годы берут свое. Все меньше и меньше остается ветеранов войны, тружеников тыла, для которых те огненные, грозовые дни, месяцы, годы – не страницы истории, не кадры кинохроники и, тем более не кадры современных коммерческих телебоевиков, – а живые воспоминания. Память о Великой Отечественной войне с ними до конца их дней… 6 ноября 1943 года были завершены боевые операции по освобожденрию от немецких захватчиков Киева. В этом выпуске тематической страницы «Незаживающие раны» – воспоминания участника Великой Отечественной войны В.Г.Кротова, который был непосредственным участником битвы за Днепр.

И только бой угас,
Звучит другой приказ.
И почтальон сойдёт с ума,
Разыскивая нас…
– Как сегодня помню те минуты, когда на всю нашу страну прозвучало по радио сообщение Совимформбюро: «Войска Воронежского фронта форсировали Днепр, заняли небольшой плацдарм, а затем в упорных боях расширяют его...» Плацдарм!...– громко сказано. Это был не плацдарм, а плацдармишко. Валентин Гаврилович на какую-то минуту задумался и продолжил: – Песчаный остров между новым и старым руслами Днепра, кое-где заросший камышом, тростником, осокой-резучкой, а в основном всеми видами ивовидных кустарников. Но не в слове дело – «плацдарм» или «плацдармишко», – а дело в самом деле. Одно дело захватить плацдарм и совсем другое – удержать его, да еще и расширить. И второе оказалось намного труднее первого. Валентин Гаврилович вновь замолчал, потеребил свою бородку, и как бы сам с собой рассуждал: «Расширить плацдарм? Легко сказать…» – Заняв остров, пытаемся перебраться на материк, расширить плацдарм, – продолжил он. – А немцы с этим не согласны. Ночью прут на нас: «Ра-ра-ра-ра! Чу-чу-чу-чу!» – с воплями не пускают нас за старицу. Днем: «Ура-а-а-а!» – силимся мы расширить плацдарм. Ночью – немцы, днем – наши, немцы – наши, наши – немцы… Так колошматили друг друга, что любо-дорого, будь здоров Ваня и не чеши в затылке... Рассказчик тяжело вздохнул. Отпил из стакана пару глотков воды и продолжил: – Спустя многие годы, обходя подробности и детали, мы с вами просто без всяких эмоций, говорим о событиях Великой Отечественной войны. А ведь был ад кромешный… На некоторое время, в комнате водворилась тишина, нарушаемая лишь ровным, едва слышным ворчанием холодильника. – То наши доблестные соколы со звездами на крыльях, вызванные срочно на подмогу, дадут нам «прикурить» на только что захваченном плацдарме. То немецкие коршуны со свастикой на фюзеляжах врежут по своим на том же плацдарме. «Бей своих, чтобы чужие боялись!» – бывало и такое. Чего только на войне не бывало. Чем черт не шутит, когда бог спит. Фрицы упрямы, но и мы не лыком шиты. У нас в полку мужики подобрались упертые. Это, наверное, про них писал Н.А.Некрасов: «Мужик, что бык, втемяшится какая блажь в башку, колом ее не вышибешь оттуда никак». Поднатужились «совки», помянули маму! Родину! Сталина! Перекрестились: «С нами бог». Ура-а-а-а! И как не упирались гитлеровцы, после изрядной потасовки, изрядного мордобоя попятились назад, оставив нам деревню Ясногородку. Точнее, то, что от нее осталось: ряд разваленных печей с торчащими над ними обгорелыми трубами. И самое главное – то, за что пролилось море крови и с той, и с другой стороны, – изрядный клочок изуродованной войной земли – плацдарм! «Плацдарм» в переводе на военный язык – это простор, на котором подготавливаются и развертываются военные операции. Наши боевые подразделения быстро обжили новое местожительство. Пехота добротно закопалась в Землю-матушку. За ней последовали пушкари, «зарыли» свои пушки, оборудовали огненные позиции. Саперы втемне соорудили мост через старицу. Настоящий мост, на сваях, с деревянным настилом. Поступил приказ: «Ни шагу назад!» Раз нельзя назад… Пехота наперед. Минометчики, артиллеристы и все такое прочее и прочие, следом. «За родну-матушку, за царя-батюшку, с нами крестная сила, вперед! Ура-а-а-а!» Был воскресный день, гитлеровцы в гости нас не звали и явно не ждали, а мы припёрлися… От неожиданности они растерялись, бросили свои окопы и короткими перебежками, огрызаясь, поспешно драпали на запад. Наша пехота «Ура-а-а-а!» и вдогонку. Минометчики, артиллеристы замешкались, техника задержала. На полгорушки поднялись, а из-за нее навстречу «Тигры» да самоходки выкатываются, а гитлеровцев между ними – что муравьев… Пехота дала задний ход. А минометчикам, артиллеристам куда деваться? – Ишь, как прут сволочи! – выругался командир расчета 25-миллиметровой пушки, наблюдая за гитлеровцами. - Ах, так-разтак! Ах, едят тебя мухи с комарами, – продолжал он ругаться, помогая установить орудие.– Сомнут пехоту. Раздавят. Орудие к бою! Заряжай! …Каждая секунда грозит смертью, но артиллеристы допускают танк как можно ближе, выжидают момента, чтобы бить наверняка. С правого фланга застучал «максим», отсекая вражескую пехоту. Захлопали выстрелы противотанковых ружей. «Тигр» чуть-чуть развернулся в их сторону. – Огонь!– поспешно выдохнул командир. Танк словно споткнулся и не с места. Слева, справа, позади нас раздались команды: «Назад! Ложись! Окопаться!»… Завязался неравный бой. Погиб наводчик. Пуля вошла в лоб в тот момент, когда он наводил орудие на цель. Осколком разорвало мышцы бедра над коленом заряжающего. Он на четвереньках сполз в старую воронку и с ручного пулемета (РПД) стал отбиваться от пехотинцев противника. По воле случая оказавшись на позиции артиллеристов, я лежал в небольшом полуразрушенном окопчике и вел из карабина прицельную стрельбу по немцам, когда услышал взволнованный голос командира: – Солдат, подай снаряд! Скорей, снаряд… Увлеченный стрельбой, я не понял, к кому относится его приказ, и продолжал свое занятие… Но понял моментально, когда он с хрипотцой в голосе повторил приказ в сочетании с местоимением, существительным и многоэтажным прилагательным, вскочил, как ошпаренный, и стал подавать снаряды. – Пригнись дубина,– рыкнул командир по-отечески на меня. – Не могу, вчера за ужином нечаянно лом проглотил, – храбрясь, острил я, морщась от боли: после вынужденного купания в Днепре накануне, обострился мой «любимый» радикулит. – Смотри, паря, кабы ты не схлопотал на обед изрядный кусок снаряда или пулю,– загоняя очередной снаряд в ствол орудия, добродушно ворчал командир. Со стороны Ясногородки заговорила батарея 76-миллиметровых орудий. Из-за старицы ей вторил залп батареи 120-миллиметровых пушек. Веер взрывов накрыл пехоту противника. Под прикрытием огня артиллерии наши подразделения начали отход на исходные позиции. Израсходовав последний снаряд, артиллеристы и я с ними, стали готовится к отступлению. Встал вопрос: «Утащить свою сорокопятку, бросив раненого товарища, или наоборот? – Спасти их обоих у нас не хватало сил. Решили бросить пушку. Командир быстро снял с нее какие-то железяки, поручил нести их одному из бойцов расчета, на меня навешали карабины погибшего и раненого, на плащ-палатку – раненого и поспешили восвояси. Мы уже были в своих окопах, когда боль в паху справа заставила обратить на себя мое внимание. В полковом медсанбате хирургическая медсестра, сделав надрез, быстро и умело извлекла ее из раны и ободряюще сказала: «Повезло тебе, солдат, что пуля, очевидно, на излете или срикошетив, пробила кожу, застряла неглубоко в мышцах, и счастье, что не разрывная. Возьми на память». А медсестры и санитарки шутят: «Наверно, жена за тебя свечей богу поставила. Быть бы тебе кастратом.» Как только закончили перевязку, я сразу направился в свое подразделение. А перед вечером к нам во взвод конной разведки пожаловала делегация от артиллеристов, лейтенант – командир батареи и сержант – мой боевой товарищ, командир расчета сорокопятки. – Мужики, выручайте, сорокопятку сегодня вынуждены были бросить у немцев. Посидели, потолковали, покурили. – Мы не против, поможем, как не помочь, но если командир даст добро. Пришли к командиру. Покурили, потолковали. –Да у вас же свои лошади есть? – Лошади-то есть, хорошие лошади, но обозные, через окопы прыгать не приучены. Столковались. Если наши лошади гибнут, они возмещают убыль. Опять пришли к мужикам. Посидели. Покурили. Столковались за пушку: 5-литровую канистру спирта. В глухую полночь два всадника, обменявшись с часовым несколькими словами, выехали за линию наших окопов. Отъехав 700-800 метров, они спешились. Один остался с лошадьми, второй ушел в сторону немецких окопов. Не прошло и часа, когда немецкий часовой услышал за своей спиной, со стороны леса, какой-то топот, разбойный свист. Выглянув поверх окопа, он увидел, как ему показалось, табун лошадей, бешеным галопом несущихся прямо на окоп. Он инстинктивно присел и вскинул винтовку, готовый к выстрелу. Лошади в 10-15 шагах от него перелетели через траншею, а за ними перелетела пушка. Не соображая, что произошло, солдат на всякий случай дал выстрел вверх, а затем несколько выстрелов вдогонку…